Способность к письму и чтению:
стандарт и тип культуры.
Г.В. Парамонов, учитель русского языка и литературы Дубковской средней
школы (Ярославская область)
Бывают исторические периоды, когда пространство общения приходится
выстраивать заново. Меняется социум - развивается соответствующий
язык. В XIX в. об этом писали философы и филологи-романтики, авторы
морфологической классификации языков, в ХХ в. - создатели концепции
основных типов грамматического строя: активного, эргативного, но-минативного
и нек. др. Именно они заметили, что язык индивида, отдельной социальной
группы, выражающие глубину и структурные особенности присущих им социальных
пространства и времени, не могут быть абсолютно тождественны общему
языку всего человечества на протяжении всей его истории - как любых
других социальных общностей, в которые индивид или группа входят на
правах элементов. Древний человек, подобно многим нашим современникам,
иногда принадлежавший по рождению цивилизации, развившей письменность,
не всегда умел читать и писать, а если читал, то обычно не "про
себя", а вслух, буквально крича, на что указывает точный перевод
соответствующего вавилонского термина. Все не отвечавшее такому способу
чтения, все связанное с иным миропониманием и мирочувствованием определялось
как враждебное Ничто. Письмо с течением истории усилило автономность
и проективность слова как единицы языка, и некоторые люди, а затем
целые социальные слои и народы приобрели способность переводить свою
"внешнюю" речь на уровень "внутренней", увидев
в ней прерывную непрерывность, подобную ряду натуральных чисел. Так
постепенно возникли общекультурный принцип прямой перспективы и закрепленный
школой номинативный грамматический строй. Не все могли это понять
и принять. Уже в Древней Греции разные люди, социальные группы, слои
общества пользовались разными типами грамматического строя - слоями
языка и культуры, иерархии которых и личностно, и на уровне общественного
сознания выражали степень многоликости и единства общества как целого.
Культурно-типологическая неоднородность общего языка рождает "ошибки"
на правописание гласных в корнях современных русских слов, проверяемых
ударением (и дети, и взрослые "не видят" корень, не различают
гласных и согласных, "не слышат" динамического ударения);
путают приставки (в глаголах) и предлоги (при существительных) - словом,
подобно Платону и Аристотелю, с трудом дифференцируют части речи,
процессы и стационарные состояния; часто "не видят" окончаний;
не отличают звуков от букв; предпочитают прозвища. Система языка связана
с типом культуры: архитектоникой коммуникации и социума. Номинативное
предложение строится по модели прямой перспективы, в то время как
сформированные "традиционными" культурами эргативные синтаксические
конструкции и языки отвечают принципам обратной перспективы с направлением
грамматической связи от сказуемого к подлежащему, обычно стоящему
в форме одного из косвенных (подчиненных) падежей и безлично фокусирующему
определенность смыслового окружения - контекста, ситуации. В более
древних языках с активным грамматическим строем роль субъекта-подлежащего
(агенса) была и остается еще более неопределенной и зависит от направленности
действия, жеста, ситуации; в них нет категории времени, не фиксируется
относительная прерывность речи. Все это есть в современных языках,
однородных только на первый взгляд, и доминирование одного из слоев,
сформировавшихся на разных этапах истории, определяет степень способности
индивида к чтению, письму, освоению стандартов, ценностей и норм письменных
культур.
В 1984 г. в США доля функционально безграмотных (не научившихся в школе
читать и писать) составила 10% от общей численности населения (или 23
миллиона); 44% населения США были отнесены к категории алитераторных (читающих
и пишуших с трудом, без желания). Примерно тогда же в ФРГ функционально
безграмотных было 4 миллиона, или 15% от количества граждан старше 15
лет. В 1995 г. в Германии в среднем 15% восьмиклассников были способны
понимать прочитанное только на уровне учеников 3 класса. Исследования
германского "Фонда чтения" привели к так называемой "формуле
третьей части": лишь для трети населения чтение вошло в привычку,
одна треть читала от случая к случаю, и треть не читала никогда. Опирающийся
на эти данные Р. Пацлаф видит причину "растущей" безграмотности
детей и взрослых в прогрессе электронных СМИ . Однако дело, по-видимому,
заключается в том, что в конце ХХ века общество, осознавшее опасность
техногенного обезличивания человека, позитивистской "стандартизации",
унификации идеального, выработало иммунитет и к идее поголовной "литераторности"
народов. Одновременно отказались от доминирования законов прямой перспективы,
согласно которым формально-логическое расширение картины мира автоматически
приводит к свертыванию ее содержания, апофеозу подобия (позитивистского
"стандарта"), когда большое становится неотличимым от малого,
малое от большого, а из точки (субъекта) по правилу суппозици можно развернуть
систему дискурсов (предикатов), "перекрывающих" действительное
многообразие мира.
Литература:
Лосев А.Ф. Языковая структура. М., 1983;
Лурия А.Р. Язык и сознание. М., 1979;
Потебня А. Мысль и язык. Харьков,
1913; Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.
